Венчурный инвестор, управляющий партнер фонда GVA, основатель Hack Temple в Сан-Франциско.
Канал «Русские норм!» – это видео-проект основателя The Bell Елизаветы Осетинской и бывшего управляющего директора телеканала РБК Эльмара Муртазаева о людях из России, которые добились настоящего успеха по всему миру. Посмотреть интервью с Павлом Черкашиным и подписаться на канал можно здесь. Но если вам удобнее читать, вот полная текстовая версия этого интервью:
– Тема русских хакеров сегодня одна из самых острых. В Америке тема вмешательства в выборы обсуждается в разных вариациях – через инвестиции, через хакерские атаки и так далее. Есть к тебе какие-то вопросы в последнее время? В таком духе, что вы русские инвесторы, вы русские хакеры и вообще, что хакеры завелись тут в Сан-Франциско?
– Медиа это активно используют. The New York Times написала прекрасную статью, еще некоторые издания, но за пределами медиа никому нет до этого дела особо.
– Но ты сам говорил – в этой статье в The New York Times была твоя прямая цитата: «Когда я начинаю говорить с русским акцентом, я встречаю ухмылку».
– Это не относится конкретно к этому месту. Это вообще в целом. Это, скажем так, с точки зрения инвестора. Я часто слышу вопросы, которые меня, как инвестора, часто ставят в тупик. Например: «А честные ли у вас деньги?» Думаю, что большинству местных инвесторов такой вопрос не задают. Предполагается, что если ты венчурный инвестор, зарегистрированный, работающий в США через американский банк, то, наверное, тебя уже проверили. Почему мне этот вопрос задают, до сих пор задают, я не всегда понимаю. Сейчас уже меньше задают, но раньше много задавали.
– А это недоверие связано с общим фоном в мире или конкретно с тобой, или…
– Недоверие – с общим фоном, потому что считается, что Россия – источник глупых денег. Шальные деньги, которые текут на рынок, и не всегда управление этими деньгами происходит в соответствии с бизнес-приоритетами.
– Я встречала в Долине такое выражение от людей, говорящих на русском языке, такое, я даже не знаю, как его перевести корректно на английский: «припарковать бабки». Это не метафора. Человек искал такую возможность. Есть проблема больших русских денег, которые приходят в Долину?
– Но эти деньги мизерные по сравнению с китайскими. Объем китайских денег, который идет в ту же недвижимость в Долине, несоизмеримо больше. Он измеряется миллиардами. Российских денег здесь все равно десятки, сотни миллионов. А китайских – если не десятки миллиардов, что точно больше миллиарда.
– Ты приехал, переместился сюда…
– Четыре года назад.
– Четыре года назад. За то время, что ты тут находишься, восприятие российских инвесторов изменилось? Ухудшилось или осталось нейтральным? Да, нет, не знаю?
– Я считаю, что оно улучшилось в целом, в том числе, благодаря нам. Потому что мы работаем хорошо, нас теперь знают на рынке и знают с хорошей стороны. Отрицательная сторона, понятно, связана с тем, что, грубо говоря, когда выйдет кино и в нем главного отрицательного героя назовут Павел, то на меня будут смотреть косо, как если бы меня звали Ганнибал, например. Представьте себе, прихожу я на встречу, говорю: «Здравствуйте, меня зовут Ганнибал». И как бы я хорошо ни рассказывал о себе, все равно меня будут воспринимать как-то не так – ну, не те у людей ассоциации с именем Ганнибал. Так и в отношении к русским есть душок такой. Это с одной стороны. А с другой, все тоже самое создает и положительный имидж. Все знают, что русские – хорошие хакеры. Хакеры здесь, в Долине, – герои. По определению. Это создает некую дополнительную ауру. Люди спрашивают: «А есть у тебя знакомые хакеры? А можешь порекомендовать разработчиков на том, на сем?» Это тоже положительный образ. Сегодня у меня был разговор со стартапом. Они говорят: «Первым делом идем к индусам. Если индусы говорят, что это сделать невозможно, то идем к русским. Они точно сделают».
[embed]https://youtu.be/Nd9LbCWpHp8[/embed]
В РОССИИ МНОГО НАЦИОНАЛЬНЫХ ПРЕДУБЕЖДЕНИЙ. Как надо работать с инвесторами из Дагестана и Ирана
– Давай начнем с твоих первых инвесторов. Я про тебя много разговаривала в последнее время, и все о тебе очень хорошо отзываются. Стартаперы, молодые ребята говорят: «Такой классный парень! Но у него такие партнеры… из Дагестана, мы о них ничего не знаем». Для тех, кто будет это смотреть, скажу, что у тебя есть два партнера, они – дагестанские инвесторы. Один из них возглавлял долгие годы ВВЦ.
– Магомед Мусаев.
– Да, Магомед Мусаев. А другой занимался инвестициями в финансовый сектор…
– Абдул Абдулкеримов.
– Расскажи, пожалуйста, как вас судьба свела? Что у вас общего?
– С Магомедом мы познакомились здесь в Долине еще года четыре назад. Он классический венчурный инвестор в традиционном понимании этого слова. С одной стороны, у него есть доступ к людям, у которых есть капитал и которые готовы инвестировать. А с другой – он ищет доступ к сделкам. Просто изначально эти сделки были на уровне промышленных предприятий. Он помогает инвесторам вкладывать, растит их капитал и берет свою долю от того прироста капитала, который он смог получить.
– Что значит «помогает инвесторам вкладывать»?
– Ты знаешь, как работает венчурный бизнес вообще? Главным ресурсом для моего бизнеса является сделка. Я бегаю по рынку в поисках интересных возможностей, о которых никто не знает, а я могу узнать первым. Я прихожу к тебе и говорю: «Есть такая крутая возможность. Есть компания, которая стоит х, но я знаю, что если в них вложить, то они будут стоить десять х; потом х мы тебе вернем, а девять х, которые сверху, поделим в пропорции».
– А Магомед Мусаев тут при чем?
– Магомед Мусаев занимался этим в России. После того, как он закончил с ВДНХ, он был еще на госслужбе, а потом понял, что госслужба для него не работает, и приехал сюда на экскурсию, увидел, как работает Долина, ему понравилась сама идея. У него с российских времен в записной книжке – все российские олигархи. Он эту записную книжку и таланты свои использовал для развития российских бизнесов. Я пришел к нему с идеей: «Давай делать то же самое, только в Долине, инвестировать деньги изначально российские, а потом – просто инвесторские в американские технологические проекты».
– Чистые деньги…
– Магомед сделал первые деньги на том, что соединял олигархов с предприятиями. Я не знаю всех его сделок. Но те сделки, которые я знаю, на меня произвели очень сильное впечатление. Правильнее об этом с ним поговорить. Он здесь сейчас.
– А если человек вообще без денег, если у него тоже записная книжка большая…
– Чтобы быть успешным венчурным инвестором, не нужно иметь большой собственный капитал. В этом основная прелесть. Ты управляешь чужими деньгами и зарабатываешь с прироста этого капитала. Если ты не смог прирастить капитал, ты ничего не заработал. Если ты смог найти интересную качественную сделку и смог в десять раз вырастить капитал, то можно на одной сделке заработать огромные деньги.
– Но прежде чем строить партнерство, вы проходили друг с другом то, что называется compliance?
– Да, мы вместе инвестировали. Пару лет совместно инвестировали, смотрели вместе на стартапы. Приезжала группа российских предпринимателей сюда в Долину. Я с ними разговаривал как ментор. Магомед сидел рядом и тоже слушал. Давал свои комментарии. Мы с ним так притирались друг к другу. Присматривались. Только в Долине я понял, насколько сильны предубеждения в России. Ты говоришь Дагестан, и сразу создается какая-то аура.
– От аббревиатуры ВДНХ тоже создается. Ларьки, неорганизованная торговля, cash.
– Как раз Мусаев знаменит тем что снес все ларьки на ВДНХ. Устроил войну за освобождение ВДНХ от незаконной торговли. Это все публичная история, можно проверить. Меня в свое время сильно поразило, что он смог сделать с ВДНХ. И то, как он смог на основе своих контактов построить бизнес, применить венчурную модель в России до того, как она стала популярна. Она и сейчас непопулярна. Люди до сих пор не понимают, как это работает.
– Ты считаешь, что в России предубеждения сильнее?
– Да. В Долине все откуда-то приехали. Все нормально к этому относятся. Неважно, из Дагестана ты, Курдистана или Казахстана. Если ты приехал в Долину, ты что-то сюда привез. Или крутую идею, или капитал, или какой-то сервис, который поможет объединить идеи и капитал. Люди из Ирана и Израиля прекрасно находят общий язык. Даже если у людей есть культурные или психологические предубеждения, то, когда они садятся, чтобы решить деловые вопросы, эти предубеждения убираются. В России эти предубеждения я чувствую всегда.
– Правильно ли я поняла, что ты, уже работая с Мусаевым и Абдулкеримовым, разговаривал с русскими инвесторами и сталкивался с предубеждением против них?
– Да. Наверное. Единственный случай, когда мне отказывали в инвестировании, был связан с русскими фаундерами, которые говорили: «У тебя инвесторы из Дагестана, мы с ними работать не хотим». Для местных предпринимателей это звучало бы дико.
«МАЛЬЧИКИ» И «ДЕВОЧКИ». Или как $10 млн превратить в $120 млн
– Скажи пожалуйста, по деньгам с чего вы начали? Я так понимаю, что было порядка $10 млн, когда вы начинали сотрудничать. В The New York Times я читала, что сейчас у вас $120 млн.
– Так и есть. У нас $120 млн под управлением. Первый фонд, начинали с $30 млн, а изначально было $10 млн.
– Это было у вас троих?
– Это инвесторы. Это внешние инвесторы.
– А вы сами что-нибудь кладете или только в разговорном жанре выступаете?
– По практике управляющий должен положить от 10 до 20% капитала.
– То есть вы разрослись больше, чем в 10 раз?
– Да.
– А если говорить о пропорциях, в основном ваши инвесторы – это Россия или в основном не Россия?
– В основном Россия.
– То есть люди прознали, что здесь Клондайк?
– Вот, например, отличный проект у нас: радары для самоуправляемых автомобилей. Выросли больше, чем в пять раз за полтора года. И продолжают расти. Это система зрения. Система 3D-зрения для самоуправляемых автомобилей. Если вы видели самоуправляемые автомобили Google, то у них наверху такое ведро стоит. Это ведро стоит $70 тысяч и видит на 50 метров. На хайвее это три секунды движения. То есть видит на три секунды вперед и при этом опасна для глаз. Если на дороге будет 20 таких машин, пешеходы начнут слепнуть. А мы нашли парня, который придумал устройство стоимостью в $500, которое видит на 250 метров, с разрешением в десятки раз больше. И безопасно для глаз.
– Это очень странно звучит. Как лотерейный билет.
– Так и есть. Мы активно вложили в 40 проектов за два года. Мы активно работаем на рынке. Из 40 проектов десяток очень хорошо развивается. Остальные – ни мальчик, ни девочка. Это инвесторский жаргон. По аналогии с эмбрионом. Эмбрион зародился, но есть такой период, когда еще непонятно, мальчик он или девочка. Когда у него определился пол, его можно считать полноценным существом. Со стартапами тоже самое.
– Тогда у меня вопрос о том, где мы находимся. С чего эта идея началась – церковь купить?
– Несколько факторов сошлось. Во-первых, я участвовал в хакерском доме. Существует такое понятие – хакер-хауз. Имеется в виду, что несколько фаундеров, технарей собираются вместе, арендуют дом, вместе живут. Это помогает экономить и вообще совместное проживание людей с общими интересами – это большая модная тема.
– Можно семью создать…
– Проще нескольким свободным людям дом арендовать. Создать семью – это российский подход. Лет семь назад мы с друзьями арендовали дом в Долине, чтобы было такое место, которое можно и как офис, и как дом использовать. Месяцев через шесть я решил побеспокоиться, почему ни разу не заплатил свою долю аренды. И выяснилось, что денег на счету всегда больше, чем нужно для оплаты аренды. Люди приезжают, платят, а в конце концов спят на ковриках для йоги. Когда четыре года назад мы переехали сюда совсем, я не мог найти жилье. Я фактически выселил всех из хакер-хауса и сказал, что буду здесь жить. С тремя детьми мне нужно пространство. Договорились никого не пускать на тот месяц, пока я предполагал жить. Хватило на один день. Потом позвонила в дверь девушка…
– И попросилась ночевать…
– Нет, начала издалека. Попросила забрать мотоцикл из гаража. Но оказалось, что он стоит за двумя машинами, от одной ключи – в Киеве, от другой – в Москве. Поэтому мы вытаскивали мотоцикл через гостиную, разобрав кусок шкафа. А пока вытаскивали, выяснилось, что ей и есть нечего, и жить негде. Она осталась жить, через два дня приехал парень. А потом я застукал совершенно неизвестного мне человека, который учил моих детей прыгать с крыши гаража в бассейн, утверждая, что это обязательный ритуал для нового жильца в этом доме. Дети были в восторге. Вообще это ощущение, что в доме, где живет много людей, что-то происходит, оно на самом деле ценное. Создает чувство единения. Было желание продолжать это движение, но в большем масштабе. Я год искал помещение, которое можно было бы использовать. И тут вдруг подвернулось… Пришел хороший друг и сказал, что есть такое здание, что церковь продается.
– В России скажи – церковь продается... Ну так же не бывает…
– Почему не бывает? Это здание. Просто здание. Церковь отсюда уехала 20 лет назад, даже больше. Оно просто ветшало и разваливалось. Риелторы отказывались, девелоперы. А я думал, что это здорово – купить здание за четверть от цены любого другого вокруг. Идея привлекла. Но была еще одна причина. Я разговаривал с Леонидом Соловьевым, партнером DST Юрия Мильнера, спрашивал, что нужно здесь, чтобы инвестор стал своим. Он рассказал, что в свое время даже с большими деньгами им было сложно зацепиться на рынке, потому что они воспринимались как туристы, которые приехали припарковаться. Но когда они начали стартапы на ранних стадиях поддерживать, хотя это было значительно менее выгодно, чем инвестировать в IPO Facebook, их стали воспринимать как своих, потому что было видно, что они делают что-то надолго.
ЛУЧШАЯ ОБЩАГА НА ЗЕМЛЕ. Как построить коливинг без комнаты для секса
– В эту церковь надо было припарковать $7 млн. А они откуда? Это же надо было свои собрать?
– Почему? Мы точно так же сделали. Как с любой сделкой, схема одна и та же. Это называется SVP (special purpose vehicle), это микро-фонд. Сделали микрофонд, отдельно – управляющую компанию для этого микрофонда. Сел в самолет. Полетели в Россию к инвесторам. Прошлись веером по этим инвесторам. Рассказывали, что мы купим церковь в центре Сан-Франциско и превратим ее в предпринимательское место силы. Это отобьет средства, которые на нее потрачены, плюс рост цен на недвижимость. Это уже не только доли в эфемерных стартапах, это живая недвижимость, которую в крайнем случае можно будет продать. Абдулкеримов был одним из инвесторов. Собственно, это был первый проект, в который он пришел. Но, кроме него, была и куча других инвесторов.
– Понимаю, что сейчас тебя выбешу, но я поговорила с людьми. Один стартапер говорит: «Я не понимаю, для кого это. Это как баня. Русским чувакам с русскими чуваками повстречаться. Я не вижу понятной стратегии, которая помогает мне, стартапу (речь про церковь). На нее липнут русские чуваки типа РВК». Прокомментируй. Принимаешь критику или не принимаешь?
– РВК [Российская венчурная компания], к сожалению не прилипла. Мы пытались прилепиться, но не прилипло. Казахстан прилип очень хорошо. С Казахстаном понятная история. Им нужно везти сюда свои стартапы, давать им шанс. Им нужна стартовая площадка. Мы для кого-то можем выступать такой стартовой площадкой, для кого-то не можем. У нас была изначальная стратегия, которую мы, я надеюсь, сможем реализовать, только закончим войну с городом. Есть вещи, которые мы уже смогли сделать: первое – мы смогли перезапустить коливинг. И это один из лучших коливингов на Земле.
– Ко-ли-винг?
– Да. Коливинг. Это хакерский дом. Надо выйти на улицу и посмотреть. То здание тоже наше. Там тепло, там уютные спальни. Там живут люди двадцати национальностей.
– Я не буду спрашивать, конечно. Провокационный вопрос.
– Какой? Про секс все спрашивают обычно.
– Нет, я про инвесторов. Живут иранцы, израильтяне и дагестанцы в одном коливинге?
– Да, живут. Единственный вопрос, который поставил меня в тупик, я услышал, когда к нам приехала журналистка издания Vice, знаешь. Очень классное издание. Красивая девица.
– Редкое издание, медиа, которое поднимает инвестиционные деньги.
– Они сказали, что мы один из лучших, они делали репортаж про совместное проживание молодежи по всему миру. Они сказали, что это один из лучших коливингов, которые они видели вообще на Земле. Она сидит, красивая девица в макияже, в легкой маечке без лифчика и спрашивает: а где здесь у вас сексом занимаются?
– А есть в коливинге место для секса?
– Отдельного, выделенного нет.
– Мне кажется, вопрос не проработан…
– Если люди захотят, они всегда найдут место, где заняться сексом. Это как с офисом. Офис сейчас тоже не нужен как отдельное место. Всегда можно в своей кровати работать. В общем, коливинг у нас работает прекрасно. Он загружен людьми. Туда приезжают со всего мира, с удовольствием платят и это окупает наши остальные расходы. Плюс у нас хорошо заработали корпоративные программы. Когда приезжают сюда представители какой-то крупной международной корпорации, они хотят понять, как им работать с инновациями, со стартапами, они платят за это довольно большие деньги.
– Ты сказал международные. Какие международные корпорации приезжают?
– IKEA у нас здесь была, у нас здесь была DENSO, это рекламная группа японская, была, в том числе, «Газпром нефть». Потому что у нас есть хорошая сеть стартапов, около 160 тысяч стартапов в базе, к которым мы имеем доступ. И не один стартап никогда не откажется в здравом уме и светлой памяти встретиться с корпорацией, у которой есть проблема.
– А что не так с городом?
– Мы никак не можем получить так называемый разрешенный вид использования –документ, который классифицирует нас по типу использования. Изначально это было религиозное место. Потом здесь была школа. Потом долгое время здание пустовало и все виды использования протухли. И мы пытаемся получить новый вид использования. Плюс изначально мы, может быть, сделали ошибку – провели ряд мероприятий, которые можно было квалифицировать как развлекательные. В частности, у нас тут была прекрасная вечеринка, под названием «дейбрекер» – это как рейв вечеринка, только без наркотиков и без алкоголя. Хорошая музыка. Приятные люди. Но мгновенно большая часть этих людей оказались полураздетыми, а то и полностью раздетыми. Было достаточно шумно и напряженно. Больше мы таких мероприятий делать не будем, но город нам все запомнил. И сейчас мы заново получаем эти документы.
РУКОВОДСТВО СТРАНЫ НЕКВАЛИФИЦИРОВАННО. Почему нет смысла возвращаться в Россию
– Я сейчас тебя о личном спрошу. Из одного из твоих интервью, не очень многочисленных, я взяла такую цитату: «Я и сам не знаю, осел ли я в Долине. Просто однажды мы с женой приехали сюда отдыхать и поняли, что тут так много знакомых, что сразу как-то почувствовали себя в своем кругу. Здесь комфортнее в плане климата и дешевле, чем в Москве. Для меня возможность работать в Долине очень важна. Наездами из Москвы оставаться погруженным в стартап Калифорнии сложно. И с учетом возрастающей конкуренции в США за качественный проект, это необходимо». Что из этой фразы осталось неизменным, кроме погоды?
– Я по-прежнему не могу сказать, что прямо осел-осел. Чтобы осесть, нужно копаться еще. Копаться в плане недвижимости, в плане жизненного статуса. Наверное, глядя на своих детей, я понимаю, что они – да, осели. Младшей дочери восемь, из них четыре – она провела здесь в Долине. Всю свою осознанную жизнь она себя осознает здесь. Она думает по-английски, у нее менталитет американца. Но я допускаю, что в какой-то момент захочется сорваться и поехать куда-то в следующее место.
– В следующее место – это назад? Или это куда-то еще?
– Может, и назад. В Россию.
– От чего это зависит?
– От политики. Как только в России снова появится возможность заниматься бизнесом, я сразу соберу вещи, детей в охапку и обратно в Россию.
– Поясни, пожалуйста свою мысль: появится возможность заниматься бизнесом. А сейчас нет такой возможности?
– Нет такой возможности.
– А с чем это связано? С Крымом? Или с чем-то еще? Что произошло, с твоей точки зрения?
– Связано с неэффективным менеджментом. В стране. У руководства страны находятся люди, которые не квалифицированы именно с точки зрения бизнеса. Они не понимают, как работает бизнес, они не понимают, как развивать экономику. Они не создают условий, климата для развития малого бизнеса, инновационной экономики.
– Я недавно там была, там очень много говорили об инновационной экономике и климате. Но моя гипотеза, что в закрытой стране, с закрытой экономикой и в режиме противостояния довольно сложно создать эффективно работающую систему.
– Что значит «закрытой»?
– У людей меньше возникает желания инвестировать в Россию. Скорее, великое желание инвестировать из России. У стартаперов возникает желание уезжать и у инвесторов.
– Эта тенденция идет уже 10 лет. Десятилетие последовательного обособления этой экономики. И это плохо. И вопрос не только в этом. В судебной системе, в системе исполнения законов. Иначе трудно заниматься бизнесом, если ты знаешь, что законы не могут защищать. И развитие образования, нацеленное в сторону бизнеса. Мои родители до сих пор считают меня неудачником, потому что я диссертацию так и не защитил. То есть все, что происходит по бизнесу, — это спекуляции, жизнь хапуги. Да? (смеется). Нормальный человек должен был диссертацию защитить и заниматься наукой.
– Думаю, что в Америке тоже есть предубеждение, что PhD – это круто.
– Но в Америке нет предубеждения против бизнеса. Ты можешь получить PhD, а потом сделать свою компанию. В России сильное предубеждение, причем чем дальше, тем сильнее. Последние опросы выпускников вузов показывают, что люди не хотят больше заниматься предпринимательством, они или хотят идти в крупную госкорпорацию, или работать чиновниками.
– Ты считаешь, что это вопрос, относящийся к государству, или это проблема наших сограждан, их тяжелого прошлого за последние 100 лет? В ноябре было столетие октябрьской революции.
– Я считаю, что ты сейчас глупость говоришь. За 100 лет ничего ни в менталитете, ни в ДНК людей не поменялось. Эти же самые люди, когда выезжают в Финляндию, в Германию, в США или в любую другую точку мира, вдруг становятся прекрасными предпринимателями, менеджерами, учеными, и всем остальным. Это исключительно вопрос среды, в которой они находятся. А эту среду определяет государственная политика.
– Эта программа – «Русские норм». Ее задача, показать, что русские ничем не лучше и не хуже других, они такие же. Ты так считаешь?
– Абсолютно так.
ЛИБО ТЫ ЛУЗЕР, ЛИБО ПОБЕДИТЕЛЬ. Почему русским командам редко удается добиться успеха в Долине
– Из того же твоего интервью возьму цитату: «Моя стратегия, скорее, в том, чтобы искать перспективные российские команды, которые готовы выходить на международный рынок, и помогать им открывать бизнес в США». Это цитата четырехлетней давности. Эта стратегия сохранилась?
– Стратегия с треском провалилась.
– Почему? Русские же норм?
– Основная причина – психологическая. Глупо ограничивать себя. Мне нужны предприниматели определенного склада характера. И не важно, откуда они приехали. В Долине выживают только лучшие. Здесь бинарная зависимость, система успеха. Ты абсолютно не успешен до тех пор, пока вдруг не становишься супер-успешен. А супер-успешен ты становишься потому, что смог стать лучшим на Земле. В России линейная зависимость. Ты чуть больше работаешь и чуть больше зарабатываешь. Тебе надоело много работать, ты работаешь чуть меньше и зарабатываешь чуть меньше. Здесь так невозможно. Ты либо лузер, либо победитель. И это создает у многих предпринимателей, которые сюда приезжают, такой когнитивный диссонанс. Он был успешен у себя на родине, он здесь работает лучше конкурентов, но при этом чувствует себя неудачником. Здесь люди ломаются.
– А какая сейчас пропорция в инвестициях вашего фонда в русские и нерусские стартапы?
– Из 40 инвестиций не больше семи фаундеров говорят по-русски. Часть из них выросла здесь, но по каким-то причинам они говорят по-русски.
– Цитата спартапера: «Русские не знают правил, по которым живет местный рынок. Условно: говоря о своем проекте, не плясать вприсядку, а показывать балет». Это так?
– Да. Я год потратил на то, чтобы эти правила изучить и понять. Сам. Я сделался стартапером, пошел в акселератор, прошел несколько программ, каждый вечер ходил на метапы. Метап – это неформальная встреча. Каждый день здесь десятки и сотни таких встреч. Например, есть метап, посвященный использованию блокчейна для виртуальной реальности. Есть онлайн группа, в которой состоят 200 или 300 участников этого сообщества. Они договариваются и раз в две недели встречаются. Где-то. Скорее всего, любая юридическая контора с удовольствием предоставит помещение. Каждый раз доклад, каждый раз приглашенный гость. Любой человек может встать и рассказать про свой стартап. Потом пицца, пиво, можно пообщаться. Те, кто приезжает с периферии, знают, что надо изучить правила. А в России довольно мощный внутренний рынок. Там сформировались свои правила. Люди, которые стали успешны по этим правилам, искренне недоумевают, почему эти правила не работают здесь.
– Что бы ты посоветовал русским стартаперам, чтобы они добились глобального успеха? Что они должны делать?
– Приехать сюда, в Долину. На три месяца погрузиться в эту среду. Если они считают, что сделали что-то крутое, то его нужно представлять здесь. Это процесс двойной селекции. Любой стартап, который стал успешен здесь, будет автоматически успешен в любой другой точке мира, потому что здесь самый конкурентный рынок.
Елизавета Осетинская, The Bell